Дело о неприкаянной душе - Страница 97

Альена узнала Ленчика и «крестного сына» одновременно со мной и нахмурилась. А вот священник не знал ни того, ни другого и теперь раздраженно смотрел на меня.

Я молча сунул водителю десять долларов.

– Медленно езжайте вдоль улицы, – велел я. – Только медленно.

Водитель вмиг оборвал поток ругани в мой адрес и выполнил просьбу. Священник развернулся в кресле почти полностью, но никаких вопросов задать не решился.

– Остановите, – снова велел я. Машина замерла как раз напротив дома художника. Отсюда нам прекрасно было видно все, что происходит перед калиткой.

Ленчик остановился. Сверился с какой-то бумажкой и решительно надавил на звонок. Некоторое время ничего не происходило. Но вот из калитки выглянул Григорий Иванович. Увидев человека в форме, он раскрыл калитку и замер в ней, загораживая проход. Что-то спросил. Ленчик ответил. Показал на парня, стоявшего рядом. Григорий Иванович пожал плечами. Милиционер стал что-то объяснять, попеременно тыкая пальцем то в планшет, висящий на поясе, то в своего спутника. Художник посторонился, пропуская милиционера в дом. Я выругался сквозь зубы.

Священник, похоже, сообразил, что происходит что-то непонятное и неприятное. Но молчал, не задавая никаких вопросов. Альена тоже молчала, хмуря брови. Прошло минут десять, когда калитка раскрылась снова, и из нее вышли Ленчик и наш главарь шайки. Милиционер что-то говорил. Вот он пожал художнику руку и зашагал по улице. Обернулся. Убедившись, что художник ему вслед не смотрит, он прибавил шаг и скрылся за поворотом.

Я сунул водителю еще десять баксов за беспокойство и выскочил из машины.

– Ты собираешься что-то объяснить? – поинтересовался священник.

– Нет, – отрезал я. – Сами все узнаете у Алеши. Думаю, он видел милиционера и его спутника.

Священник больше не стал задавать никаких вопросов. Он только несколько раздраженно посмотрел на меня и зашагал к дому. Альена чуть отстала и придержала меня.

– Тебе что, трудно было ответить? – поинтересовалась она.

– Не трудно. Но видишь ли, в чем дело, я вовсе не хочу, чтобы люди за всеми ответами бежали ко мне или к тебе. Ответы они должны искать сами. А то привыкнут ко всему готовенькому.

– Порой я тебя не понимаю, – призналась Альена, вздохнув.

– Ха. Нашла чем удивить. Я порой сам себя не понимаю. В частности, вот совсем не понимаю, что все же заставило меня принять предложение дяди и заняться всем этим.

Альена фыркнула и прибавила шаг, догоняя священника. Отвечать, видимо, она сочла ниже своего достоинства. Я догнал ее и пристроился рядом.

У калитки нас встретил кто бы вы думали? Конечно, Ксефон. Его тут только и не хватало. Ночевал, что ли, здесь? Я недружелюбно посмотрел на него. Тот окинул меня таким же взглядом, в котором, правда, промелькнула растерянность. В этот момент от крыльца дома донеслась ругань священника. Хм, святому отцу не подобает так выражаться. Я с интересом заглянул во двор. Священник стоял перед дверью и отряхивал с себя воду. Рядом валялся пустой бидон. Я хмыкнул и покосился на Ксефона. Тот выглядел слегка недовольным. Конечно, он ведь ожидал, что я по привычке войду первым. Так бы и случилось, если бы Альена меня не придержала.

Из дома выглянул Григорий Иванович. С недоумением уставился на мокрого священника, посмотрел на валяющийся тут же бидон. Перевел взгляд на хихикающего меня и на злого Ксефона. Психологом художник оказался хорошим. Он молча спустился с крыльца и ухватил Ксефона за ухо. Тот завизжал, а я расхохотался. Видеть, как человек таскает черта за ухо… это надо видеть. Конечно, чертова солидарность должна бы заставить меня испытать симпатию к Ксефону… Не дождетесь. Ксефон – последний черт, к кому я буду испытывать симпатию.

В этот момент Ксефон попытался скрыться за мороком. Бедолага. Нет, скрыться ему удалось… только вот ухо от этого менее материальным не стало, и художник продолжал крепко его сжимать, пусть и невидимое. Сначала он растерялся, но быстро пришел в себя. Видно, вечер с нами уже изрядно закалил его психику. Он молча протащил невидимого и сопротивляющегося Ксефона и окунул его прямо в бочку с дождевой водой, стоящую у угла дома под стоком. Ксефон возмущенно забулькал. Вода потоком стекала с чего-то невидимого. Я хохотал вовсю. В окно выглядывал злорадствующий Алеша. Подозреваю, что если бы подобной процедуре подвергли меня, то он был бы вообще счастлив. А вот не дождется. Я не мелкий пакостник. Я если пакощу, то не так примитивно. Я это делаю со вкусом. Весело. Прежде всего для себя весело.

– Я надеюсь, ты все понял? – сухо осведомился Григорий Иванович. – Я не знаю, как там у вас в Аду принято, но пока мы на Земле, я попрошу вести вас по-человечески! – Григорий Иванович обернулся ко мне. – Тебя это тоже касается!

Я невинно улыбнулся в ответ.

– Меня вам будет поймать не так легко.

Художник наградил меня сердитым взглядом и направился к священнику.

– Проходите в дом, отец Федор. Сейчас я найду, во что вас переодеть.

Священник махнул рукой.

– Некогда. Кто тут у вас только что был?

– Да милиционер. Разыскивали каких-то грабителей квартир, насколько я понял. А что?

Священник вместо ответа резко повернулся к раскрытому окну, из которого выглядывал Алеша.

– Ты знаешь того милиционера и его спутника?

Алеша смутился. Потом опустил глаза.

– Знаю. Поэтому и спрятался. Они меня не видели.

– Э-э… – Григорий Иванович недоуменно посмотрел на мальчика. Потом на священника. – А что такого? Кто этот милиционер?

Алеша набычился и посмотрел на меня. Я пожал плечами.