Дело о неприкаянной душе - Страница 78

Альена испуганно повернулась ко мне.

– Эзергиль, он же теперь никому не верит!

– Значит, поверит, – спокойно отозвался я. – Теперь вся надежда на то, что мы в художнике не ошиблись.

– Он не будет… делать то, что предположил Алеша.

– Я и не думаю, что будет. Главное, чтобы он выслушал мальчика. Выслушал и понял его. А не отмахнулся бы от «глупостей».

Мы с Альеной выжидательно уставились на Григория Ивановича, ожидая его реакции. Альена схватила мою руку, сжав ее словно в тисках. Григорий же Иванович несколько секунд молча разглядывал мальчика, словно размышляя о чем-то.

– Вот что, – наконец заговорил он. – Ты чая хочешь?

– Чая? – Алеша растерянно моргнул.

– Ну да. У меня тут должны были конфеты остаться. Давай-ка вставай. Хватит дрыхнуть. А я пока воду вскипячу.

Григорий Иванович отправился на кухню и загремел там посудой. Алеша тут же вскочил и поспешно обулся. Обернулся к выходу. Шагнул. Альена рванулась было к нему, но я вовремя ухватил ее за руку.

– Куда?! Он должен сам сделать выбор. Это только его решение. Помнишь, что я говорил про герметичную комнату?

– Но он же уйдет…

– Это будет его решение, и только его. Пусть учится думать и действовать самостоятельно. Если не научится сейчас, то он обречен быть игрушкой в руках разных типов.

– Под разными типами ты подразумеваешь и себя? – едко поинтересовалась Альена, но мешать Алеше уйти она больше не пыталась.

– Разумеется.

Алеша тем временем неуверенно подошел к двери и выглянул в сад. Направился было к калитке, но тут увидел мастерскую художника. Замер. Несмело шагнул к застекленной стенке и прилип носом к стеклу.

– Нравится? – Во двор вышел Рогожев с чайником в руке. В другой руке он нес сахарницу. Поставив все это на врытый в землю под навесом стол, он подошел к Алеше. – Что ты отсюда разглядываешь. Заходи и смотри.

– А… а можно?

– Ха, конечно, можно. Заходи, заходи.

Алеша несмело вошел внутрь довольно тесноватого помещения. Я обратил внимание на то, что разбитое мной стекло было уже заменено фанерой.

Тут Альена толкнула меня в бок и кивнула в сторону забора. Я обернулся. Там над кустами торчала голова Ксефона и разглядывала двор. Только его тут и не хватало… хотя…

– Давно он тут?

– Часов шесть. Не знаю, чего ходит.

– Хм. Кто же его поймет? Впрочем, могу, конечно, догадаться. Все пытается вынюхать, что нам тут надо.

– Не похоже, что он нас видел.

– Видел, видел. Можешь не сомневаться. Мне гораздо больше интересно, сообщил он отцу Алеши и священнику, что нашел мальчика, или нет. Вроде как он пообещал это сделать.

– Вот это да! – донеслось из-за двери импровизированной мастерской. – Красота!

Я заглянул внутрь. Алеша стоял перед огромной картиной, на которой была изображена большая река с плывущим по ней трехпалубным пароходом. Видно было, что картину рисовали с какого-то высокого места – обрыва или утеса. Где-то внизу виднелся пляж, Солнечные лучи играли на воде. Вся картина, казалось, лучилась жизнью и радостью. Я эту картину раньше не видел и теперь, пораженный не меньше Алеши, замер. За моим плечом восхищенно сопела Альена.

– И этого человека ты хотел заставить рисовать машины на день рождения? – поинтересовалась Альена минут через пять всеобщего молчания.

Я только головой покачал.

– Если бы я только увидел эту картину раньше, то не стал бы устраивать своего дурацкого представления.

– Вы, наверное, хороший человек, раз рисуете такое, – с грустью заметил Алеша, отходя от картины.

Григорий Иванович пораженно замер. Видно, он ожидал несколько иной оценки.

– Почему, наверное?

Алеша пристроился на краешке стула перед поставленной чашкой чая. Взял ее в руки и повертел, разглядывая на свет.

– Я хочу вам поверить, но не могу, – признал он. – Я так не хочу ошибиться еще раз.

– Та-ак! Малыш, а тебе не кажется, что стоит все рассказать? Может, тебе самому легче станет?

– Вы мне все равно не поверите, – грустно заметил он, отпивая чай. Поморщился и положил в стакан два кусочка сахара из открытой пачки рафинада. Размешал.

– Хм, а почему бы не попробовать? Я ведь вижу, что тебе нужна помощь.

– Мне никто не поможет. Я ведь продал душу дьяволу, – вдруг признался Алеша и всхлипнул. И тут его прорвало. Всю накопившуюся за эти дни боль он выплеснул в этом рассказе. Григорий Иванович слушал внимательно и не перебивал. Но не верил. Видно было, что ему хочется поверить мальчику, чтобы ободрить его, но он просто не может. И Алеша, казалось, чувствовал это. Чувствовал, и его голос становился все тише и тише. Надежда, звучавшая в начале его рассказа, теперь стала постепенно сменяться отчаянием.

– А люди утратили веру, – грустно констатировала Альена. – Они начинают мыслить тогда, когда надо просто верить.

– Ага, – так же печально отозвался я. – Но я бы еще добавил, что они начинают верить тогда, когда не мешало бы подумать.

– И что нам теперь делать? Если между Алешей и художником не установятся доверительные отношения, то тогда мы уже точно ничего не сможем сделать.

В этот момент я оглянулся на забор и улыбнулся.

– Надежда все же есть.

– Ты о чем? – подозрительно спросила Альена.

– Ты не поверишь.

– А ты постарайся!

– Нам поможет Ксефон.

– Вот уж точно не поверю, – фыркнула Альена.

В этот момент калитка с грохотом распахнулась, и во двор ворвался отец Алеши. За ним поспешно вбежал священник. Последним с достоинством вошел Ксефон, с гордым видом победителя рассматривая все вокруг. Я едва не расхохотался, глядя на его гордый вид. Альена тоже фыркнула. Однако сейчас нам было вовсе не до него. При виде отца Алеша с ужасом вскочил и спрятался за художником. Тот, не понимая, кто эти люди, но наблюдая реакцию мальчика, встал.